— Еще не кончилось, Кассиан Дамианович, — и Женя стала говорить уже без бумажки. — Когда у аспирантов были сняты колпачки, мы с подружкой перенесли опыт на свою деляночку. Тайком. На всякий случай, чтобы колпачки не сняли. Мы высеяли яровую пшеницу под зиму. Морозы были сильные, но несколько растений уцелело. И весной мы надели на них изоляторы. Уцелевшие растения нормально выколосились. А когда посеяли под следующую зиму полученные семена, никакой переделки у нас не получилось. Тот же процент вымерзания, те же несколько уцелевших яровых растений...
В зале наступила страшная тишина. Федор Иванович, чувствуя надвигающуюся беду, запустил пальцы в волосы, сжал лоб, еще раз запустил...
— Я подумала: что же это такое? — громко говорила Женя. — Прав Мендель? И испугалась...
— А ты читала и Менделя?
— Читала... — тихо сказала девушка. — И я почувствовала, что без вас, Кассиан Дамианович, я этот вопрос решить не смогу. Особенно после того, как на зачете... меня спросил об этом же преподаватель. Он, наверно, видел нашу с подругой... Подпольную... — Женя хихикнула, — деляночку. Выследил. И спросил как раз об этом. Какова цель эксперимента. К какому выводу приводит эксперимент. А вывод напрашивался. Нехороший. И я не смогла произнести эти слова...
— И какую отметку он тебе поставил?..
— Пять баллов.
— За что? За те знания, которых ты сама испугалась?
— Не знаю...
— Ну что ж, ты заслужила свои пять баллов. А кто был преподаватель?
— Федор Иванович.
— Тебе, надеюсь, он потом разъяснил, что к чему?
— Нет. Он сказал: это вопрос другого, не студенческого уровня.
— Ушел, значит, от объяснения. Ну, мы его сейчас спросим. Чтоб не ставил студентам вопросы профессорского уровня. Вопросы, на которые сам не может ответить. Вон он стоит. У стены. Иди к нам, Федор Иванович. Просвети нас, в чем тут дело.
Федор Иванович оттолкнулся от стены и быстро, весело прошагал через зал на сцену. Нельзя было показывать Касьяну, что ты растерян, что у тебя ноги стали ватными от предчувствия катастрофы. Он бодро шел, и впереди, как пуля, ждала его гибель всего.
— Что ж ты, дружок, оставил без ответа такой вопрос? — ласково спросил его академик, предварительно оглядев в молчании с ног до головы. — Тоже, выходит, в зобу дыханье сперло? Зачем же тогда спрашивать полез? Что хотел узнать у девушки?
И Брузжак наставил свои сладкие глаза, не скрывая торжества.
Федор Иванович в это время мягко смотрел на Женю, и она прятала от него глаза. Он видел в ней себя — того честного пионера, которого вызвали когда-то в палатку, чтоб узнать от него всю правду о геологе. А сам он был сейчас тем геологом, и так же мягко смотрел, прощая Жене ее честный донос. «Ага, уже прячешь глаза. Это хорошо. Сейчас ты уйдешь отсюда и понесешь в себе на всю жизнь ту же мою болезненную царапину непогашенного долга, — думал он. — Ничего, неси, от этого ты станешь человеком... Если есть в твоем стволе такая спящая почка...» Интересно, что эта мысль сразу сняла все его тягостные предчувствия.
От него ждали ответа, он был в центре страшного напряжения, переполнившего зал. Он еще не знал, что будет говорить, а слова уже зазвенели сами собой, потому что нельзя было затягивать это безмолвие.
— Кассиан Дамианович! Это же детский вопрос! Такой, как и вопрос об отношении крокодила к воде. Та методика, которой пользуются сейчас в этих классических экспериментах, дающих такое наглядное представление о порождении новых видов старыми... Об этом открытом нашей наукой явлении... Эта методика страдает существенным пороком. И постоянно дает врагам нашего прогрессивного учения некоторые козыри, чего можно было бы с успехом избежать.
— Что ж это за козыри, сынок? Интересно. Скажи, послушаем.
— Кассиан Дамианович! Часто ли граб порождает лещину? Пока известен только один случай. Часто ли сосна порождает елку? Тоже весьма редко. Является ли овсюг результатом чистого порождения из овса? Или большая часть всходов этого сорняка идет из семян того же прошлогоднего овсюга? Таким образом, вдумчивый естествоиспытатель... каким обещает стать Женя Бабич... должен неизбежно прийти к выводу... что частота подобных скачков в природе вообще весьма невелика. Но зато стабильна. Мы еще не рассматривали эту сторону явления, но, я полагаю, Кассиан Дамианович, мы сможем здесь вывести закон... И даже численный коэффициент, применимый ко всему растительному миру...
— Так-так... — проговорил академик, кивая и глядя в пол. Его уже осенило. Он уже уловил мысль.
— Почему же, Кассиан Дамианович, почему порождения яровыми злаками озимых происходят ежегодно, сотнями на одном только нашем учхозовском поле? Что за льготу предоставила злакам природа? Она ведь консерватор известный! Почему так получается? Да потому все, что подлинные и притом нечастые случаи порождения у злаков проходят на загрязняющем эксперимент фоне случайных опылений. Что и заметила Женя Бабич. Она будет ученым! Весьма вовремя заметила. Стефан Игнатьевич Вонлярлярский назвал бы этот загрязняющий фон контаминацией...
Напряжение опало. Зал уже смеялся.
— Я считаю, что применение изоляторов нужно ввести в повседневную практику.
Он чувствовал: удалось уйти от удара. Удалось, удалось! Академик уже сиял. Уже смеялся, шевелил губами, запоминая иностранное слово. Он будет выводить закон!
— Так ты считаешь, нечасто?.. Но зато, говоришь, стабильно? Говоришь, закон? Ты, пожалуй, прав, Федор. Петр Леонидыч, этот вот... Который пугает меня иногда... Он мало что зубастый, он еще и башковитый. Оригинально мыслит...